23.01.2017
Начинаем публиковать материалы, посвящённые 60-летию Космической Эры, воспоминаниями участника запуска Первого спутника Земли полковника Семёнова Николая Леонидовича. После окончания Ростовского высшего инженерного артиллерийское училище он был направлен на 5-й Научно-исследовательский испытательный полигон Минобороны
где проходил службу до 1966г. Принимал непосредственное участие в запусках первого ИСЗ и Первого космонавта Ю.А. Гагарина. В 1966г. был переведен на космодром Плесецк, а в 1969г. − был назначен в Командно-измерительный комплекс, где трудился заместителем начальника управления. Награждён медалью «За трудовую доблесть», Заслуженный испытатель космической техники, ветеран Космических войск.
По окончании училища в августе 1956г я получил предписание прибыть для прохождения дальнейшей службы в должности военного инженера на новый полигон. Правда, в предписании 5 НИИП не упоминался, так как место его расположения было секретным. Устно мне было сказано: «прибыть на станцию Тюра-Там Казахской железной дороги в распоряжение командира такой-то части». После отпуска, который я провел под Выборгом у родителей, выехал к месту назначения. В Москве на Казанском вокзале сел в поезд, направляющийся в Среднюю Азию до неизвестной в то время станции Тюра-Там. При получении предписания я получил инструктаж: место прибытия в поезде никому не называть, высадиться на нужной станции через семьдесят километров после Казалинска. Надо сказать, что такая конспирация себя оправдывала, и до шестидесятых годов место расположения полигона удалось сохранить в тайне.
Октябрь 1956 года. Казахстан. Поезд медленно ползет между барханами. Я стою у окна и вижу бескрайнюю унылую полупустыню с редкими растениями и засоленными озерцами. Иногда мелькают глинобитные строения, лежащие рядом верблюды.
Я не знаю, что меня ожидает конкретно. Известно только, что работа будет связана с ракетной техникой. На последнем курсе мы проходили войсковую стажировку на Государственном центральном полигоне (ГЦП) в Капустином Яре. Там нас познакомили с первыми нашими ракетными комплексами, и мы поняли, что ракетное оружие − это принципиально новый вид вооружения, соответствующие войска, видимо, должны еще создаваться.
Поезд останавливается. Я вышел из вагона с одним чемоданчиком и шинелью на руке, поезд сразу дает сигнал к отправлению. Думаю: «Полустанок какой-то, может быть, я не там вышел?»
Вышел, оказывается, где надо. На небольшом зданьице читаю: «Тюра-Там».Это и есть станция моего назначения. Еще несколько военных с чемоданами озираются по сторонам. Идем вместе. Нас встречает старенький автобус с одной дверцей, которую рукой открывал шофер.Городок − это несколько деревянных домиков и три каменные двухэтажные казармы. В одной из них нас и разместили. Ее окрестили "Казанским вокзалом", видимо, из-за сильнейшего переполнения. Неделю назад уезжал с Казанского вокзала и на Казанский же приехал! Смотрю вокруг. Есть и знакомые, наши ростовчане. Кричу (народу-то много!):
− Горелов, привет!
− Привет, Семенов!
Володя Горелов окончил МАПУ, мой однокашник по Ростову.
− Ты когда приехал? − спрашивает он меня.
− Да вот только с поезда.
− А я здесь с 7 октября!
Первое, что делает военнослужащий на новом месте, узнает, где находятся столовая, магазин и прочие бытовые точки, необходимые для жизни. Все это есть, но... в деревянных бараках.Погода стояла прекрасная, температура воздуха плюс двадцать пять. В России давно уже льют дожди, наступили холода. Мы, правда, еще не знали, какие морозы нас ждут здесь зимой, какое лето в этих местах.
На следующий день представляюсь начальнику. Меня направляют в какой-то 16-ый отдел, который занимается математической обработкой телеметрических и траекторных измерений параметров полета ракеты. Ну, думаю, еще чего не хватало: продолжать заниматься математическими науками, от которых и в Ростове несладко было. Подойдя к деревянному бараку, где размещалась служба измерений полигона, я увидел стайку девушек − точнее, совсем юных девчонок семнадцати лет, только что окончивших среднюю школу. Да, думаю, попал!
Встретил меня заместитель начальника отдела подполковник Александр Григорьевич Рызлейцев. Объяснил в двух словах задачи отдела, все в превосходной степени. Оказывается, по его словам, мне страшно повезло, ибо попал я в мозговой центр полигона, где проводится обработка данных телеметрических и траекторных измерений полета ракеты, по которым еще более умные головы будут определять летно-технические характеристики новой баллистической (и даже межконтинентальной!) ракеты.
− А девчата?!
Девчата − это наша основная вычислительная рабочая сила. От их быстрых пальчиков зависит скорость ответа на все вопросы Главного конструктора после каждого пуска очередной ракеты.На столах стояли арифмометры "Феликс", электрические вычислительные машинки "Рейнметалл" и «Мерседес». Поставляли их тогда из ГДР. На них проводились расчеты с точностью до 9-го знака в цифре, в то время этого было достаточно. Но был у них и недостаток: большая затрата времени на расчеты из-за механического принципа действия. ЭВМ на полигоне тогда еще не было.
Со мной в отдел из Ростова попал Геннадий Степанович Нестерович с 1-го факультета (бывший воспитанник ХАПУ). Офицеры отдела встретили нас хорошо. Все они были, что называется "стреляные волки", прошедшие полигон Капустин Яр и имевшие опыт испытаний ракетной техники. Начальник отдела майор Виктор Иванович Белый до назначения на полигон был преподавателем Артиллерийской академии имени Ф.Э. Дзержинского.
В соседней лаборатории под названием "Совместная обработка" начальником был подполковник Спартак Александрович Калинин. Это был интеллектуал высшего класса, математик, инженер. Впоследствии за успешные испытательные работы по новой технике в числе нескольких офицеров полигона ему присвоят без защиты ученую степень кандидата технических наук. Помощниками в его команде были настоящие профессионалы, асы своего дела − капитан Виктор Пименович Козин и капитан Владимир Алексеевич Никулин. Это они научили меня грамотно проводить расчеты по набранным данным и за ворохом достоверных и недостоверных цифр находить нужную информацию. Особенно внимательно ко мне относился и помогал на первых порах старший лейтенант Владимир Иванович Катаев, который, можно сказать, шефствовал надо мной не только в работе, но и в вопросах быта. Он жил с женой и маленьким сыном в одной из брошенных мазанок-хибар на берегу реки Сыр-Дарьи. Кто мог тогда представить себе, что ему доведется прослужить здесь 33 года, дослужиться до заместителя начальника космодрома по измерениям, получить генеральское звание, после успешного запуска космического корабля "Буран" в 1988 году, уволиться в запас, уехать в Киев и в одночасье оказаться в другом государстве...
Начальник отдела, узнав, что я защищал дипломную работу по методам измерения скорости ракеты с использованием "эффекта Доплера", направил меня в лабораторию обработки данных системы радиоуправления полетом ракеты (система РУП). Наша лаборатория − это начальник, подполковник Александр Яковлевич Двинин, я, четверо девчат и пятеро солдат из батареи обслуживания. Но задачу мы выполняли очень важную. Дело в том, что система РУП в то время была основной системой управления баллистической ракетой, а автономная бортовая система управления была запасной! Поэтому от системы РУП зависела точность попадания головной части в цель на громадном расстоянии − от нас (это место старта) и до полигона на Камчатке (порядка 8500 километров).
К весне 1957 года старт для ракеты Р-7 был построен, и Государственная комиссия приняла решение начать ее испытания. Первый пуск "семерки" был произведен 15 мая 1957 года. Со стартового устройства ракета с неслыханным грохотом ушла в небо. Все были потрясены этим зрелищем, в том числе и опытные, немало повидавшие испытатели из Капустина Яра.
То, что видит человек, непосредственно присутствующий при запуске ракеты, несравнимо ни с чем. До запуска первого человека в космос ракета Р-7 стартовала сорок четыре раза. Руководство отдела учло мое стремление к работе на стартовой позиции. Меня включили в боевой расчет от нашего управления измерений по оперативному определению мест падения головных частей. В мои обязанности входило: после пуска в бункере принять по закрытым каналам связи фактические параметры движения ракеты, измеренные системой РУП, основной пункт которой находился в 250 километрах от стартовой позиции. Тогда ещё не было автоматизированных систем передачи и обработки данных в реальном времени. Поэтому, прежде чем включать в расчёт переданные данные, их надо было проверить по смыслу и фактическому значению, а при необходимости запросить повторную передачу. За 2 часа до запуска меня привозили на стартовую позицию. После проверки связи с основным пунктом РУП за 20 минут до старта я занимал место на одной из ступенек бетонной лестницы внутри бункера, где собиралось еще около сорока человек офицеров и представителей промышленности. Это говорило о том, что все предстартовые операции по подготовке ракеты закончены, и к завершающей стадии пуска приступает боевой расчёт, находящийся в пультовом помещении бункера.
Ждем с волнением команду "Ключ на старт!". С этого момента до начала работы двигателей проходит порядка четырех минут. Но какие это были минуты! В бункере стартовой позиции устанавливалась абсолютная тишина, которая прерывалась короткими четкими командами руководителя пуском ракеты (позже журналисты назовут его "стреляющим"). И после каждой очередной команды напряжение у всех присутствующих возрастает. У всех одна мысль: как пройдет пуск? Наконец, после команды "Зажигание" тревожную тишину разрывает всепоглощающий грохот двигателей, и ракета уходит в небо.
Первый полет "семерки" 15 мая 1957 года длился 97 секунд. Тогда не хватило всего 8 секунд до разделения ступеней. Произошел взрыв на одном из боковых блоков. Но стартовая система сработала отлично.Сразу после пуска была дана команда: приступить к полной обработке всех видов зарегистрированной информации телеметрии, траекторных измерений, кино-фототеодолитами и активными радиолокаторами. Задача одна: найти причину аварии. Вот тогда я впервые оценил роль и значение нашего отдела. Работа по дешифровке всех пленок и записей велась в авральном режиме. Вокруг нас сновали специалисты из всех организаций, причастных к разработке ракеты. Каждому хотелось быстрее узнать: по чьей вине произошла авария.
Двигателисты набрасывались на свои параметры, специалисты по системам управления хватали данные по своим системам. Все это создавало ненужную суету и общую нервозность. Начальник отдела быстро отреагировал на создавшуюся обстановку и через главных конструкторов всех систем ракеты организовал размещение их людей по рабочим местам в одном большом помещении, организовал как бы систему заказов необходимых параметров каждой организацией через одного офицера нашего отдела. Этим офицером назначили меня. Я растерялся: я же не знаю всех систем ракеты и запрашиваемых специалистами конкретных параметров. Виктор Иванович меня поддержал:
− Ты, Николай, не тушуйся, смело записывай с умным видом название параметра и тащи в отдел, а мы тут совместными усилиями поймем, что и кому надо.
Забираю у своих сотрудников результаты, несу их к разработчикам, громко спрашиваю:
− Кто заказывал ДКС (давление в камере сгорания) с 90-й по 97-ю секунду?
Постепенно и сам начинаю понимать суть вопросов и проблем анализа информации. Проанализировав массу информации, специалисты установили причину аварии: прогар нижнего силового пояса у одной из "боковушек". Внесли улучшения в конструкцию, и испытания продолжили.
Следующие два пуска также были аварийными. "Семерка" никак не доходила до работы со 2-ой ступенью. Причины снова были обнаружены. Конструкторы различных систем на своих заводах приступили к доработкам, довольно длительным по времени. У нас на полигоне в разгар знойного лета создалась обстановка "безработицы". Хотя мы и занялись своими делами, но испытаний не было. Не было ясности и с перспективами работ, никто не мог сказать, когда снова начнутся испытания. Наши начальники решили воспользоваться паузой и разогнали народ по отпускам. И, конечно, сами уехали. Я остался за начальника лаборатории. И вот в августе пришла команда: "Подготовиться к очередному пуску ракеты".
Это сообщение меня не очень-то обрадовало. Все предыдущие аварийные пуски еще не давали представления о работе 2-ой ступени, где должна включаться в работу система РУП. Обработку этой информации вела наша лаборатория, а опыта такого еще не было ни у кого. В том числе и у самого разработчика (создателя) этой системы. Я постарался подготовить себя и подчиненных к новой работе: просмотрели всю документацию, потренировались на учебных пленках (боевых, повторяю, еще не было), просчитали для тренировки различные варианты.
И вот пуск 21 августа 1957 года. Удачный! Система РУП сработала отлично, и головная часть (ГЧ) пошла к цели. Меня насторожила информация о том, что по траекторным измерениям оперативно проследить место падения головной части не удалось. А это означало, что точное место падения ГЧ можно определить только по данным системы РУП, то есть по результатам обработки регистрационных пленок основного пункта, который находился от нас в 250 километрах. Прикинул, что пока их привезут, проявят, можно дать людям отдохнуть. Так и сделал.
В назначенное время все были на своих местах. По мере поступления пленок их надо было оцифровать по времени. Это моя персональная обязанность: расставить секундные метки по меткам службы единого времени (СЕВ). Разложил пленки на просмотровом столе, включил подсветку. Смотрю и ничего понять не могу. Согласно документации масштабное расстояние от стартовой метки до 1-ой метки СЕВ должно быть менее секунды, ее я и должен оцифровать "нулем". Я же вижу расстояние от точки старта до 1-ой метки ровно одна секунда. Что делать? Ставить "нуль" или "единицу"? Вопрос принципиальный. Прикинул в уме по частным производным, какова цена этой "секунды" ("вес" каждой производной по 6-ти параметрам РУП меня своевременно заставили выучить, как таблицу умножения). Получалось, что моя ошибка на одну секунду ведет к ошибке определения координат места падения ГЧ в 20-30 километров. В этом случае даже самая профессиональная команда поиска не сможет найти на Камчатке ГЧ по моим координатам. Ручку с тушью занес над бумагой, не решаюсь поставить цифру. Время идет. Бежит. Помочь не может никто. Начальник отдела стоит рядом, видит мое замешательство. Докладываю коротко свои проблемы. Он сорвался, хотя такого с ним еще не было:
− Вы что, самостоятельно принять решение не можете? Читайте документацию!
Ушел, хлопнул дверью. Принимаю решение: надо считать первую метку не "нулевой", а "первой", вопреки инструкции. Возможно "нулевая" метка оказалась рядом со стартом и не зафиксировалась. Так и сделал, оцифровал пленку. Выдал задание подчиненным на обработку. А сам все мучаюсь: правильно ли я сделал?
После обеда нашел лучшего специалиста полигона по СЕВ Леву Зимина, кинулся к нему « в ноги»:
− Выручай, проверь мои сомнения по временной привязке "нуля".
Он повел меня в свою лабораторию, где мы разложили пленки СЕВ и увидели, что произошло очень маловероятное событие: момент старта совпал с пятиминутной меткой СЕВ. А она по длительности длиннее стартового импульса и, естественно, на моей пленке, фиксирующей работу РУП, эти импульсы слились в одно целое. На пленках же СЕВ эти события фиксируются на разных пленках и с большой протяжкой, их легко можно различить. Получается, что я сделал все правильно. Вот вам и инструкция! Ошибись я на одну секунду в привязке, и группа поиска на Камчатке была бы послана на 20-30 километров в сторону от фактического места падения. Такова цена одной секунды в привязке данных.
Пока я проверял правильность временной привязки, мои подчиненные − служащие Валентина Михалева, Мария Жерновая, Галина Ульянова и пятеро солдат занимались дешифровкой пленок и расчётами параметров движения ракеты, измеренных системой РУП. Эти данные являлись исходными для проведения баллистических расчётов по определению предполагаемого места падения головной части. Под руководством подполковника С.А. Калинина баллистические расчёты выполняли капитан В.А. Никулин, капитан В.П. Козин, старший лейтенант О.А. Бабичев и служащие Антонина Соколова, Валентина Чапаева, Лариса Устинова, Нелли Давлетьярова, Альбина Пигозина и Вера Семёнова. Девушки были разделены на две группы и помещены в изолированные комнаты. Каждой из групп выдали одни и те же исходные данные, но методики расчётов, по которым они должны были работать, были разными. Обмениваться информацией запрещалось. Сравнивать результаты расчётов обеих групп мог только их общий руководитель. При совпадении ответов конечный результат считался верным.
Всё было сделано по правилам, и согласно данным, полученным в результате такого расчёта, в определённый квадрат на Камчатке была послана поисковая группа, но головную часть не нашли. Трое суток мы «стояли на ушах», проверяя и перепроверяя свои расчёты, и каждый раз приходили к одному и тому же результату. Руководству пришлось ещё раз организовывать поиск. Наконец, поступили скудные сведения, что нашлись какие-то куски металла, похожие на фрагменты головной части и центрального блока ракеты именно в том месте, где указывали наши расчёты. Но выявилась другая, можно сказать, грозная проблема. Как оказалось, под воздействием больших температур в плотных слоях атмосферы головная часть развалилась. Это был тяжёлый удар. Получалось, что при наличии ракеты, способной нести груз в пять с половиной тонн, боеголовка не может достигнуть земли из-за несовершенной теплозащиты. Конструкторы, безусловно, знали об этой проблеме, но к моменту запуска ракеты эти разработки ещё не были завершены. Забегая вперед, скажу, что задача была решена только через год, и тогда головные части начали долетать до Камчатки. А пока − срывалась оборонная программа. Получилась такая ситуация. Ракета Р-7 готова летать и нести к цели ядерную боеголовку. Ядерный заряд отработан заранее на Семипалатинском полигоне и готов к боевому использованию. А ракетно-ядерного оружия нет! Почему? Да потому, что головная часть развалится вместе с ядерным зарядом в плотных слоях атмосферы, не долетев до цели. Но об этом знали только очень узкий круг людей, допущенных до этого направления.
В какой-то степени я получил от этой первой боевой работы моральное удовлетворение. Делал всё по своей специальности правильно, несмотря на давление начальства пересмотреть заново дешифровку плёнок и пересчитать свои расчёты. Нет, выдержал. Эта была небольшая, но все-таки победа. После этого я стал чувствовать себя уверенней в своей работе. И ещё я был доволен тем, что именно от меня пошла информация о развале головной части, и тем самым запустилась программа по её модернизации. Конечно, тогда я ни с кем об этом не говорил, так как был приучен родителями и воспитателями в училище никогда в беседе не хвалиться. Это только сейчас через 60 лет после запуска я расчувствовался и позволил сделать самооценку своим действиям.
Из-за поисков «затерявшейся» головной части сообщение ТАСС о первом успешном запуске
межконтинентальной баллистической ракеты задержалось на шесть дней. О ней было объявлено только 27 августа 1957 года. Никто не отреагировал на это событие серьёзно, посчитав сообщение дезинформацией.
Тем временем в СССР на самом высоком уровне шла жесткая борьба между военными ведомствами и С.П. Королёвым. Эти «тайны мадридского двора» стали известны рядовым исполнителям ракетно-космической программы гораздо позже. Военные настаивали на продолжении пусков по оборонной программе, для которой две ракеты уже были запланированы. Королёв предлагал, пока дорабатывают головную часть, использовать эти ракеты для запуска искусственного спутника Земли (ИСЗ). Главный конструктор давно готовился к такому варианту событий. Ещё до первого удачного старта Р-7 он начал работать над созданием простейшего спутника.
Для осуществления такого замысла с технической стороны препятствий не было. Опыт предыдущих пусков (особенно двух последних) доказывал, что Р-7 способна преодолевать силу земного тяготения и вполне годится как ракета-носитель будущего спутника. Но были препятствия иного рода: межведомственные противоречия, моральная и техническая неподготовленность организаций, участвующих в ракетно-космической программе, наконец, просто недомыслие высших чиновников. То, что сегодня кажется очевидным, тогда приходилось отчаянно доказывать. Королёву удалось протолкнуть свой космический вариант в известной мере ещё и потому, что США объявили о запуске своего искусственного спутника не позднее 1958 года. Мировой приоритет − вот что было последней каплей, склонившей Н.С. Хрущева принять решение в пользу ИСЗ.
Среди сторонников спутника тоже были разногласия. Например, вместо простейшего аппарата некоторые хотели сразу запустить тяжёлый спутник-лабораторию на 1100 килограммов (кодовое обозначение − «Объект-Д»), разрабатываемый по техническому заданию Академии наук СССР. К сожалению, учёные не справились в установленные сроки с разработкой аппаратуры для геофизических и космических исследований, которую предполагалось разместить в летающей лаборатории. Такой спутник был запущен только 15 мая 1958 года. Вопрос решился как бы сам собой: первым полетел простой спутник по предложению С.П. Королёва, который можно было создать за короткое время. Для сокращения сроков Королёв подключил к своей работе только две смежные организации: НИИ- 885 для разработки передатчика сигналов и КБ «Квант», где конструктору Н.С. Лидоренко поручил создать надёжные бортовые источники энергопитания. В Академии наук СССР была рассчитана траектория полёта ракеты Р-7 для вывода спутника на орбиту. По этой траектории баллистики НИИ-4, ОКБ-1, НИИ-885 и служб полигона составили общими усилиями полётное задание, учитывающее все особенности в комплектации ракеты-носителя и самого спутника, а также время года и условия запуска на полигоне.
Седьмого сентября состоялся успешный пятый пуск «семерки» без замечаний. На Камчатке хорошо подготовились к «встрече» головной части, хотя и знали, что она разрушится. Это был контрольный пуск перед стартом первого искусственного спутника Земли, который планировался на начало октября. Надо было собрать как можно больше информации о заключительном этапе полёта ракеты.
Запуск ракеты со спутником отличался от всех предыдущих. Другая траектория полёта потребовала перенастройки приборов программного наведения оптических средств полигона. Из-за снятия боевой головной части и замены её на спутник в комплектации ракеты отсутствовали приборы по контролю активного участка траектории и виброизмерениям. В результате стало невозможно определить орбиту спутника радиосредствами. Теперь факт выхода спутника на орбиту можно было доказать только двумя показателями: фиксацией телеметрией главной команды на выключение двигателей и включением радиомаяка спутника после отделения его от ракеты. Кроме того, сам спутник был новым элементом в комплектации ракеты. На полигоне создали специальную, вначале внештатную группу испытателей, которой поручили заниматься подготовкой и проверкой этого объекта. Так зародилось новое направление в испытаниях − работа с космическими аппаратами.
Ракета в новой комплектации получила индекс М1-1СП. Под этим индексом оформлялись все руководящие и оперативные рабочие документы, сопровождающие запуск: полётное задание, карточки с настроечными данными, бортовые журналы и так далее. Предпусковые данные в полётном задании заполнялись баллистиками полигона по согласованию с представителями разработчиков. Оформлять полётное задание к запуску первого ИСЗ выпало баллистику полигона капитану В.А. Никулину, которого хорошо знал Королев как опытного и грамотного баллистика. При заполнении в преамбуле пункта «цель запуска» (имелось в виду место попадания − мишень) Никулин немного засомневался с формулировкой, что считать мишенью, и обратился за помощью к заместителю Королёва В.П. Мишину. Тот подумал и решил вообще пропустить преамбулу, а начать сразу с «азимута прицеливания» − 34' 37' 59", 2.
К первому октября пакет «семёрки» был собран. Спутник, защищенный головным обтекателем, был пристыкован к ракете-носителю. Второго октября в семь часов утра по местному времени ракету вывезли и установили на стартовое устройство. Выполняли эту работу старший лейтенант В.А. Холин с пятью солдатами. Контроль за установкой пакета проводили от полигона − старший лейтенант С.Н. Павлов, от КБ В.П. Бармина (разработчик стартовых комплексов) − Б.И. Хлебников. После установки подготовкой и проверкой ракеты занялась испытательная команда, состоявшая из офицеров службы ОИР и личного состава испытательной войсковой части № 25741.
Работа стартовой команды проходила сразу по нескольким направлениям, за которые отвечали наиболее опытные офицеры: испытание стартового оборудования − подполковник А.Д. Коршунов; электрические испытания бортовых приборов − старший лейтенант В.Г. Соколов; подготовка и испытания двигательных установок − подполковник А.П. Долинин; обслуживание и испытания телеметрических систем − подполковник В.А. Николаенок; испытания и подготовка спутника − старший лейтенант В.Я. Хильченко.
Обнаруженные во время предстартовых испытаний недостатки в работе отдельных систем отмечались в бортовых журналах. По этим замечаниям представители разработчиков сразу же их устраняли. Надо заметить, что работать на стартовой позиции довольно сложно: свои обязанности военный испытатель должен выполнять под открытым небом, а климат в Казахстане капризный: и сорокаградусная жара, и мороз, и штормовой ветер. С запуском первого ИСЗ испытателям повезло, − не было ни ветра, ни дождя, да и ракета оказалась «послушная», все замечания устранялись без особых проблем.
4 октября подготовка к пуску шла по графику, начались комплексные проверки и заключительные операции. Капитан Никулин оформлял карточки с настроечными предпусковыми данными. Для этого он поднялся с карточкой
прицеливания на самый верх ракеты, где старший лейтенант Чалых подтвердил своей подписью, что ракета нацелена в соответствии с полётным заданием, затем спустился на самый низ, под ракету, и получил подпись подполковника Долинина о готовности двигателей. Карточку-задание на заправку ракеты компонентами топлива подписали капитан Графский и лейтенант Ганушкин, мой однокашник по ЛАПУ и РВИАУ. На последнем листке бортового журнала под разрешением на пуск расписались все главные конструкторы. После подписи главного конструктора измерительных систем, телеметрии и радио-контроля траектории полёта А.Д. Богомолова осталась последняя строчка − «технический руководитель»...
Никулин нашёл Сергея Павловича на нулевой «отметке» у обезлюдевшей ракеты. Протянул ему карточку. Королёв молча взял лист, молча посмотрел на подписи и молча расписался сам.
На самой ракете операции закончились, и теперь основные события разворачивались на командном пункте − в бункере. В пультовой системе управления запуском было шесть пультов, за каждым сидел военный испытатель. Когда читаешь публикации о запуске первого искусственного спутника Земли, создаётся впечатление, что сами конструкторы нажимали на исторические кнопки и осуществляли запуски. Не было этого, и не могло быть. Да, они находились рядом, готовые в любой момент подсказать, помочь, но реальную работу делали офицеры испытательного управления службы ОИР. И они честно заслужили, чтобы их назвали поимённо. За пульт контроля 1-го и 2-го боковых блоков отвечал старший лейтенант Н.Г. Горшенев; за пульт контроля и запуска центрального блока − лейтенант Б.С. Чекунов и старший лейтенант Ф.Р. Ларичев; за пульт контроля 3-го и 4-го боковых блоков − лейтенант A.M. Смирнов; за пульт контроля зарядки интегратора − старший лейтенант В.М. Брюшинин; за пульт пожаротушения − лейтенант М.Я Егоров; за пульт контроля запуска спутника − старший лейтенант В.Я. Хильченко.
Мы все, участники этого пуска, запомнили его в мельчайших подробностях.
Объявили часовую готовность, операторы включили бортовую аппаратуру и дали команду на раскрутку гироскопов. Испытатели, обслуживающие ракету, начали отключать от борта штепсельные разъёмы. Вся информация сразу отображается на пультах в бункере. Команды на отдельные предпусковые операции даёт подполковник Р. М. Григорянц (начальник группы комплексных испытаний 11-го отдела службы ОИР). Его офицеры − В. Г. Соколов, В. Н. Крылов, В.С. Патрушев, В.X. Алиев и другие, отработав эти команды непосредственно на ракете, возвращаются и занимают свои места в бункере. Завершается последняя предстартовая операция «Заряд интеграторов на полётное время». Загорается надпись «Интегратор». Это означает, что автономная система управления к полёту готова. Даётся по циркулярной связи команда: «Готовность − десять минут!». В пультовую входят Л.А. Воскресенский, А.И. Носов и С.П. Королёв. По сложившейся ещё в Капустином Яре традиции, руководитель запуска − «стреляющий», назначается из военных. В этот раз им стал Евгений Ильич Осташев, заместитель начальника 1-го управления службы ОИР. Рядом со «стреляющим», у другого перископа, как принято, стоит заместитель Королёва по испытаниям Леонид Александрович Воскресенский.
− Всем службам − готовность пять минут! − раздаётся в динамиках голос «стреляющего». В этот же момент в пультовой загорается транспарант «Вспомогательные системы». Это означает, что отменилась готовность какой-то системы. Причину отказа выясняют быстро, сказывается опыт предыдущих пусков: датчик контроля подзаправки окислителя среагировал на нехватку кислорода, хотя его естественное испарение автоматически компенсировалось подпиткой из дозаправщика. Датчик заблокировали вручную, на запуск он принципиально не влияет. Программа пуска продолжается.
− Внимание, минутная готовность, − объявляет «стреляющий». В бункере воцаряется просто звенящая предстартовая тишина.
− Протяжка - 1,− звучит очередная команда. Это команда для телеметристов многоканального наземного регистратора системы контроля работы стартового оборудования (МНР), по которой лейтенант Ю.С. Николаев включает шлейфовые осциллографы. Теперь малейшее движение опорных ферм, направляющих конструкций и параметры отрыва ракеты находятся под контролем.
«Стреляющий» выдерживает небольшую рабочую паузу для операторов, которые напряженно смотрят на приборы. Никто из них не дает информации о неготовности какой- либо системы, значит, можно приступать к набору схемы запуска. И Евгений Осташев даёт команду:
− Ключ на старт!.
Чекунов бодро отвечает:
− Есть ключ на старт!
Оператор центрального пульта В-347 лейтенант Борис Чекунов» поворачивает ключ слева направо. Старший лейтенант Филипп Ларичев контролирует его действия, так как включал такой ключ и нажимал кнопку «Пуск» на предыдущих запусках «семерки». Кстати, напомню, что Чекунов Борис прослужил на космодроме 30 лет и 600 раз нажимал кнопку «Пуск». Это он мне как-то признался на одной из ветеранских встреч.
Но вернемся в бункер. Несколько секунд выдержки, и приходит следующая команда:
− Ключ на дренаж!
Где-то невидимые для нас закрываются дренажные клапаны.
− Протяжка-2! − идет команда из бункера на полигонные измерительные пункты (ПИК). Там включают регистраторы. «Стрелящий» выдерживает паузу, ждет, пока секундная стрелка подойдёт ко времени, указанному в пусковой карточке и тогда оглушительно командует:
− Пуск!!!
Борис Чекунов нажимает на заветную кнопку «Пуск».
С этого момента и до включения двигателей проходит 1-2 минуты, но это самые напряженные минуты старта. Осташев и Воскресенский впились в окуляры своих перископов. Загорается надпись «Предварительная». Значит, двигатели запустились и вышли на предварительную тягу. В бункер уже рвётся приглушенный бетонными перекрытиями гул работающих двигателей, все начинают ощущать сильную вибрацию.
− Есть главная! − кричит оператор, и сразу же:
− Есть КП! (контакт подъема)
− Подъём!
Двигатели работают уже на полную тягу. Ракета идёт вверх. Начинается репортаж полёта:
− Есть разделение ступеней.
− Тяга двигателей нормальная.
Ждём 290-й секунды полёта, которая решит судьбу спутника. На ИП-1 на станции «Трал» офицеры службы измерений отслеживают на видеоконтрольном устройстве основные параметры движения ракеты (давление в камерах сгорания, прохождение основных команд). Тревога нарастает. Наконец, на 295,4 секунды зафиксирована «Главная команда», это значит, что двигатели выключились, спутник отсоединился и вышел на орбиту! Для полной уверенности надо еще принять подтверждающий сигнал с передатчика «Маяк» на спутнике. Приёмная аппаратура станции «Маяк» была установлена на ИП-1 в «финском» домике. Её обслуживал младший лейтенант В.Г. Борисов. В тесную комнатку с приёмником набилось столько народа, что трудно дышать: военные и разработчики. Все терпеливо ждут сигнала. И вот раздаётся знаменитое:
− Бип-бип-бип...
И домик едва не обрушился от оглушительного возгласа, всеобщего выдоха:
− Ура!!!
Сигнал звучит около двух минут, а затем земной посланник уходит за радиогоризонт.
Сообщение ТАСС прозвучало еще до начала второго витка спутника вокруг Земли. Мы, все, кто участвовал в его создании и запуске, радовались неистово, яростно: и за успешно выполненное задание, и за отлично проведённый пуск, и за хорошую слаженную совместную работу. А вот осознание глобальности свершившегося пришло позже, через несколько дней, когда вся мировая пресса начала взахлёб кричать о мировом достижении СССР. И вдруг стало ясно, что это был не просто очередной пуск, ставший уже обычным делом, а эпохальное событие, открывшее космическую эру человечества.
В заключении хочу сказать, что не мог я, в силу объективных причин, перечислить в этой статье всех участников запуска первого ИСЗ. Упомянул лишь тех, с кем непосредственно контачил во время этих событий, а так же использовал записки В.А. Никулина, которые Владимир Алексеевич составил по моей просьбе. Желающие оставить свои воспоминания потомкам, пожалуйста, звоните мне, и я запишу вас в Госархив, где сейчас работаю и веду тему по истории ракетно-космической технике.
Заслуженный испытатель космической техники полковник Н.Л. Семенов.
К размещению на сайте подготовил Н. М. Письменный
