103160, г.Москва, ул. Профсоюзная, д.84/328(499)794-83-06

ВОЕННОЕ ДЕТСТВО. Из воспоминаний ветерана Морского КИК.

21.04.2016

Сергей Иванович Николаев принадлежит к послевоенному поколению советских людей, пережившему тяжёлое военное детство. На долю этого поколения выпало поднимать и продвигать нашу страну в послевоенные годы на передовые научно-технические и экономические рубежи. В биографии Сергея Ивановича прослеживаются типичные этапы жизни этого поколения и те свершения, к которым были причастны наиболее активные и достойные его представители. Родившийся и выросший в рабочей семье г. Солнечногорска, Московской области, где расположены знаменитые курсы «Выстрел», выпускник средней школы избрал для себя военную стезю. С отличием окончив Пушкинское радиотехническое училище, он служил в учебном центре войск ПВО преподавателем. В 1969г. после окончания академии Военной инженерной артиллерийской академии имени Ф.Э. Дзержинского (ныне − Военная академия РВСН имени Петра Великого) Сергей Иванович получает направление в Морской командно-измерительный комплекс, на должность начальника отделения на научно-исследовательское судно «Академик Сергей Королёв».
        С этого времени судьба связывает его с одним из самых передовых направлений научно-технического прогресса − освоением космического пространства. Первая его книга «О Морском Космическом Флоте, о сослуживцах, о себе», изданная в 2007 году тиражом 100 экземпляров, была принята читателями с большим интересом. Их замечания и пожелания убедили автора книгу переиздать, существенно переработав и добавив больше информации о людях, причастным к тем событиям.

Ниже приводятся в сокращённом виде несколько глав из мемуарных записок Николаева Сергея Ивановича.

Мечте навстречу

Я и мои однокурсники по Военно-инженерной академии им. Дзержинского, защитив дипломы, с надеждой и некоторой настороженностью ждали распределения. В нашей группе обстановка была относительно спокойной. По просочившейся информации мы знали, что специалисты по ЭВМ и программисты, в основном, будут распределены в НИИ-4, ГРУ, ГШ, ГВЦ ЦУКОС и подмосковный командно-измерительный комплекс. О морском командно-измерительном комплексе с центром управления в городе Москве информацией мы не располагали. Но скоро всё прояснилось. Неожиданно слушателей нашего отделения, среди которых был и я, пригласили на беседу к начальнику факультета. Беседа проходила индивидуально с каждым. Беседу вел майор И.Н. Поздняков. Илья Никитович представлял морской командно-измерительный комплекс, в состав которого входили научно-исследовательские суда, предназначенные для контроля работы бортовых систем пилотируемых космических кораблей и аппаратов из различных точек Мирового Океана.
        Ознакомившись с личным делом, он предложил мне продолжить дальнейшую службу в морском комплексе. Я принял данное предложение. Стать моряком - была моя мечта, и я шёл к её реализации все эти годы. После окончания средней школы закончил в городе Москве годичные курсы судовых радистов. Пройдя практику на рыболовецких судах и береговой радиостанции в городе Приморске Ленинградской области, получив диплом радиста второго класса, я понял, что остановиться на достигнутом было бы непростительной ошибкой и бесполезной потерей времени. Условия работы, в которых я оказался, были, мягко говоря, сносными. Небольшой рыболовецкий совхоз, располагавший пятью траловыми ботами, два из которых еле держались на плаву, редко занимался выловом рыбы. Большую часть времени на этих ботах вывозили с островов заготовленное сено. Подсобное хозяйство позволяло совхозу не только сводить концы с концами, но и обеспечивать своих работников продуктами питания. Поэтому окончательно пришёл к решению, что с рыбацкой экзотикой надо заканчивать и поступать на учёбу в высшее инженерное мореходное училище им. Макарова. Специальность радиста – пусть останется моим хобби.
Однако плану не суждено было сбыться. В ноябре 1955 года я был призван на действительную военную службу. Почти год службы радистом во 2-ой гвардейской артиллерийской дивизии, дислоцировавшейся в городе Пушкине ленинградской области, затем учёба в военном училище, пять лет службы в должности преподавателя в 12-м Учебном Центре войск ПВО Страны, учёба в академии им. Дзержинского – и мечта стала былью.
       Участие во многих длительных заграничных экспедиционных рейсах, работа по многим космическим кораблям и аппаратам, заходы в различные иностранные порты, знакомство с жизнью и культурой посещаемых стран сделали мою жизнь интересной и полезной.
       Ожидание Приказа Министра Обороны СССР о назначении на новую должность было томительным и в отдельные моменты вызывало чувства беспокойства. Хоть я и дал согласие продолжить службу на научно-исследовательских судах МКФ, полной уверенности в том, что Приказом буду назначен именно туда, не было.
На службу приходилось приходить ежедневно, но заняться было нечем. Учебный класс, ставший за годы учебы родным, стал недолгим пристанищем в желанном храме науки.
        Сидя частенько на подоконнике раскрытого окна, предавался воспоминаниям о прожитых годах, бежавших то строкой, то четкими кадрами в моем сознании. На улице было нестерпимо жарко. В классе было комфортно. Толстые стены учебного корпуса, построенного в петровское время, надежно сохраняли прохладу. Окна класса выходили в академический дворик, в центре которого был уютный садик. Густая крона старых лип хоть и укрывала от солнечных лучей, но не спасала от духоты. Даже воробьи, купающиеся в лужицах, оставшихся после утреннего полива, выглядели растрепанными и не выражали особой радости от получаемой процедуры.
Дни тянулись мучительно долго. Вспомнил многое. Хочется поделиться воспоминаниями о военных и послевоенных годах, о трудностях, выпавших на долю простых людей, работавших в тылу, особенно о крестьянах, чей изнурительный труд обеспечил продовольствием не только фронт, но и тех, кто в цехах заводов и фабрик, в шахтах, в лабораториях институтов и конструкторских бюро ковали общую победу.

В оккупации

Ноябрь 1941 года был особенно тревожным. Фашистские войска все ближе и ближе подходили к Москве. Заняты города Руза, Калинин, Клин. В прифронтовой полосе оказались Солнечногорск и Дмитров. Ночное небо, подсвечиваемое полыхающими пожарами, все чаще вспарывалось лучами прожекторов, вырывавших в ночном небе немецкие бомбардировщики, рвавшиеся к Москве. Громче и отчетливее слышалась орудийная канонада.
       Жители деревни Тимонова, руководимые моим дедом – Киселевым Иваном Филипповичем, бывшим в то время председателем колхоза, прятали в тайниках муку, зерно, соль, сахар, мясо мелкого скота, птицы и многое другое. Крупный рогатый скот колхоза и некоторых селян был эвакуирован с отходом частей Красной Армии. Временно, как председателю колхоза, покинуть деревню пришлось и моему деду. Деревня, словно вымерев, в ночное время погружалась в глухую темноту. Люди боялись зажечь свет, лишний раз протопить печи. Все ожидали неминуемого прихода немцев.
И это случилось. Примерно 20-го ноября первая немецкая разведгруппа на трех танкетках вошла в деревню. В тот день мы гостили у бабушки, дом которой находился в северной части деревни. Маленького брата, которому было чуть больше месяца, мама оставила с дальним родственником – дедом Федором, гостившим у нас и не уехавшим в связи со сложившейся обстановкой.
При возвращении домой в боковом прогоне деревни мы увидели небольшую толпу сельчан, которые возбужденно махали руками, кричали и кому-то кланялись. Некоторые были с иконами. Подойдя чуть ближе, мы увидели немецких солдат. На ломаном русском языке они что-то выясняли, показывая руками в сторону Москвы. Одна из старух, держа в костлявых руках икону и неистово крестясь, не скрывала радости приходу новой власти, надеясь, что она отомстит прежней за доставленные ей унижения и вернет все, что у нее было отнято. Ее можно было понять. Раскулаченная в тридцатые годы, она затаила злобу на советскую власть. Найти себя в новых условиях не могла и не хотела.
        Ее семья не была кулацкой. Обычные середняки, которые любили свою землю и умели на ней работать. Им, как и многим в то суровое время, не повезло. Каток всеобщей коллективизации подмял и сломал их. Затаенная обида как внутренний нарыв душила и озлобляла, изматывала им нервы. Даже врага, топтавшего коваными сапогами священную русскую землю, разорявшего наши города и села, убивающего тысячами ни в чем не повинных стариков, женщин и детей, она приняла с радостью и надеждой, что наконец-то наступит жизнь, о которой мечтала.
Увидев нас, эта старушка торопливо направилась к нам. Ее сморщенное лицо выражало злобу, выпученные глаза горели ненавистью. Угрожающе размахивая клюкой, она вплотную подошла к маме и прошипела:
       - Ты, председательская с….., беги отсюда со своим щенком, а то ненароком привяжут к танкам и разорвут как бешеных собак.
       Легко понять, что чувствовала мама в этот момент. Боялась не за себя, за меня. Подхватив меня на руки, она ускоренным шагом направилась к дому. Отдышавшись, мама рассказала деду о происшедшем. От слов старухи она долго не могла успокоиться. Насторожился и я, словно повзрослев, хотя мне было всего пять лет. Слова «война и враг» стали для меня не просто звуком, а приобрели конкретный смысл. Война – это горе, голод и смерть. Немец – это враг, который пришел убить нас. Такое осознание вскоре выразилось в моем поступке, который чуть не стоил мне жизни.
       Вскоре после появления передового отряда фашисты заняли нашу деревню. Наш дом находился на ее окраине. Дом был небольшим, но чистым и уютным: две комнаты, отдельная кухня с русской печью, веранда и дворовая пристройка, в которой содержались овцы, куры и гуси. Комнаты буквально утопали в кружевах. Мама до войны работала на одной из московских швейных фабрик и занималась машинной вышивкой. Помню, что швейная машина «Singer», подаренная ей на свадьбу, строчила постоянно. Эта машина находится в рабочем состоянии и сейчас.
В нашем доме расположился немецкий штаб. Первое, что сделали непрошенные квартиранты, загнали нас в маленькую комнату. Затем затопили печь, нагрели воды, натаскали в кухню соломы и устроили настоящую баню. Голые, обильно поливая себя водой, они довольно долго мылись, периодически выскакивали на улицу и валялись в снегу. В то же время солдаты, перебив кур и гусей, в большом чугуне, в котором мама варила скотине пойло, приготовили на разведенном возле дома костре какою-то еду. Закончив помывку, «квартиранты» устроили в большой комнате ужин. Опьяненные успехами на фронте, подогретые шнапсом, они долго горланили песни и играли на губных гармошках. В какой-то момент один из немецких офицеров, долговязый и рыжий, завалился к нам в комнату, держа в руках что-то из продуктов. Подойдя к маме, он показал на зыбку, подвешенную к потолку, дал продукты и на ломаном русском языке сказал:
        - Киндер, матка кушать много надо.
        Мама, испугавшаяся прихода немца, ожидала от него всего, но только не этого. Дед Федор свободно говорил по-немецки. В Первую мировую войну он несколько лет провел в немецком плену, работая на одной из ферм. Подойдя к немцу, он обменялся с ним несколькими фразами. Тот, дружелюбно похлопав его по плечу, неторопливо вышел.
       Этот немец был поляком. Очевидно, война ему была чужда. Оказавшись в кровавой мясорубке, он не мог не выполнить приказа, и выполнял его, как подсказывала совесть. Воспоминание о доме, об оставленной семье размягчали его душу. И он, как бы оправдываясь за содеянное, пытался сделать что-то доброе. В удобные моменты передавал маме то колбасу, то сгущенку.
        Немцы находились в нашей деревне восемнадцать дней. Но и этого срока хватило, чтобы понять всю трудность и отвратительность положения. Главное – это голод. Запасов продовольствия не было. Выживали, как могли. Дед Федор аккуратно собирал брошенные немцами продукты и остатки пищи. Мама их использовала. Однажды он принес большой кусок мороженой конины. Хоть с отвращением, но мы ее съели. В другой раз он принес целый мешок мороженых яблок. Немцы их выбросили, а нам они были в радость.
       Мелкие подачки не растопили во мне вражды к немцам, которую я чувствовал постоянно. Как-то одев фуражку, офицерский ремень с кобурой, вооружившись детским ружьишком, стрелявшим пистонами, я спрятался в сенях за входной дверью. Весь этот реквизит был оставлен офицером, квартировавшим у нас до прихода немцев. Ждать врага долго не пришлось. В первого вошедшего немца с криком «Ура», «За Родину» я выстрелил несколько раз. Ошеломленный неожиданностью происшедшего, немец схватил меня за ноги и готов был разбить об угол дома. Дед Федор, случайно увидевший эту сцену, буквально вырвал меня из его рук. Извинившись и объяснив немцу, что это еще глупый мальчик, за смелый поступок он не должен быть жестоко наказан, а наоборот, заслуживает уважения. Немец, польщенный тем, что русский «Иван» свободно говорит на его родном языке, отпустил меня и даже дал шоколадку.
        В первые дни захвата деревни немцы вели себя спокойно. На южной стороне ускоренно сооружали огневые точки. Чувствовалось, что они готовятся к скорому наступлению. Части Красной Армии, отошедшие на линию Рогачевского шоссе, активных боевых действий не вели. Лишь однажды в деревню ворвался танк, который был подорван немцами, а экипаж расстрелян. Чуть позже в деревне появился эскадрон красноармейцев, очевидно заблудившийся или не знавший реального положения линии фронта. Увидев опасность, уйти он уже не смог. Немцы окружили и расстреляли его, не пожалев лошадей.
        В школе немцы развернули полевой госпиталь. Школьный двор, окруженный кустами сирени, еще недавно любовно ухоженный и благоухавший гроздями сирени и россыпью различных цветов, был превращен в скотобойню. Скот сельчан, не эвакуированный с отходом частей Красной Армии, был согнан немцами на школьный двор и забит. Кругом валялись головы, шкуры, конечности и внутренности животных. Стаи голодных собак и ворон, слетевшихся со всей округи, рвали и растаскивали это добро по укромным местам. Большинство яблонь в вишневом саду были вырублены. Ульи, убранные на зимнее время в один из коридоров школы, были частично сожжены, оставшиеся – выброшены на улицу. Учительница Лидия Александровна, интеллигентная женщина, в свое время окончившая институт благородных девиц, была выгнана из школы. Ее приютили сельчане. Единственной коровой, оставшейся в деревне, была корова моей бабушки. Забрать немец ее не смог, не далась. Но и не застрелил, пожалел ее за красоту и буйный нрав. Действительно корова была хороша, но бодлива. В народе говорят, что бодливой корове Бог рогов не дает. Ей дал. Да еще какие! Бабушка нарекла ее – « Красоткой». Она соответствовала этому имени. Крутые рога, бело - красный окрас, большое вымя и крупные габариты выделяли ее из всего стада. «Красотка» еще долгие годы преданно служила бабушке, радуя ее хорошими надоями молока.
Зверств немецкие солдаты не проявляли. Не до этого было. Один из преклонных стариков, назначенный старостой деревни, к исполнению обязанностей приступить не успел. Деревня 12 декабря была освобождена частями Красной Армии.

О подвиге сельской учительницы

На подвиге молодой учительницы Анастасии Федоровны Новаковой хочется остановиться особо. Ася, как любовно звали ее товарищи, преподавала географию в школе рабочей молодежи в городе Солнечногорске. Накануне вероломного нападения гитлеровской Германии на СССР Анастасия Федоровна переехала в деревню «Вертлино», где в сельской семилетней школе преподавала немецкий язык и географию. С захватом гитлеровцами Солнечногорска она намеревалась уйти в лес к партизанам. Однако сразу осуществить задуманное ей не удалось. Вскоре в деревню ворвались немцы.
       Анастасия Федоровна проживала в доме колхозницы А.Ф. Шароновой. С приходом в село немцев хозяйка дома ушла в соседнюю деревню. Ася в доме осталась одна. Как-то темным поздним вечером в дверь кто-то осторожно постучал.
       − Кто это, свои или гитлеровцы? – мгновенно мелькнуло у Анастасии Федоровны. Она вышла в сени. Прислушалась. За дверью было тихо.
       − Кто?- решительно спросила Ася.
       -Откройте. Свои, русские, −…почти шепотом попросил из-за двери молодой мужской голос.
       Ася открыла дверь. На крыльце, прижимаясь к стене, стояли три лейтенанта. Впустив их в дом, она спросила:
       − Кто Вы и чего хотите?
       Офицеры просили указать дорогу к нашим войскам в обход фашистских постов. Она согласилась им помочь. В первую очередь, хоть и скудно, но накормила. Затем, разыскав штатскую одежду мужа хозяйки дома, который в то время сражался на фронте против немецких захватчиков, их переодела.
       – В таком-то пройти будет безопаснее, − заметила Ася.
Глубокой ночью, выведя лейтенантов за околицу деревни, она указала им дорогу. Расставаясь с Анастасией Федоровной, один из лейтенантов сердечно поблагодарил ее и попросил передать партизанам небольшую записку.
       − Это будет для них очень ценно! Только имейте в виду – записка больше никому попасть не должна.
Анастасия Федоровна взяла записку и бережно заложила ее за подкладку пальто.
       – Потом зашью, − подумала она.
Проводив офицеров взглядом, пока их силуэты не скрылись в темноте зимней ночи, она пошла домой.
       − Завтра уйду в лес или в соседнюю свободную от немцев деревню, а там и найду партизан - размышляла она, подходя к темной избе.
Но намерению Анастасии Федоровны не суждено было сбыться. 6-го декабря 1941 года рано утром к дому Шароновой подъехал грузовик. Выглянув в окно, Ася догадалось, что это немцы. В голове невольно промелькнула мысль: – Изверги. Кто-то видел и предал. И ей припомнилось, что вчера вечером под окнами промелькнула какая-то женская тень.
        В сенях уже тяжело топали сапогами немецкие солдаты. С шумом распахнулась дверь. Окружив хрупкую женщину, они направили на нее автоматы. Один из эсесовцев, цепко схватив Асю за плечо, подтолкнул ее к двери. Ася успела набросить на себя пальто и прикрыть голову платком.
       − Шнель! Пошел, - злобно кричал он пропитым и простуженным голосом.                  Немцы выволокли ее на улицу и грубо, подталкивая дулами автоматов, втащили в кузов. Машина направилась в сторону деревни Осипова. Ася знала, что в доме колхозницы Карелиной находится немецкий штаб. Она поняла, что везут ее именно туда. Подъехав к штабу, тот же эсесовец внимательно обыскал ее. Увидев подпоротую подкладку, немец извлек из-под нее спрятанную записку. Немец и опомниться не успел, как Ася выхватила у него из рук записку и, разорвав ее на мелкие клочья, пустила по ветру. Сильный ветер, подхватив маленькие клочки бумаги, развеял их по глубоким сугробам и кустарникам. Собрать их было уже невозможно.
       Избитую, почти теряющую сознание, Анастасию Федоровну втащили в дом. В тускло освещенной комнате за крестьянским столом сидел генерал. На печке, чуть прикрытой занавеской, Ася заметила хозяйку дома Карелину, испуганно смотревшую на нее.
        Допрос проходил на немецком языке. Хозяйка дома не поняла, чего требовал от деревенской учительницы генерал. Но в деталях запомнила все, что там происходило.
       Генерал кричал, топал ногами, угрожал расправой. Ася стояла спокойно и молчала. Молчала, словно у нее не было языка.
       Устав от допроса, молодая женщина с презрением бросила ему по-русски:
       -Отвечать не буду. Делайте со мной что хотите!
Фашист не ожидал от молодой женщины такой твердости и стойкости. Рассвирепев окончательно, он крикнул – Вегнемен! Убрать!
       Старая колхозница запомнила, как два здоровых эсесовца, заломив Асе руки за спину, вытолкнули ее на улицу. Больше ее она не видела.
Солдаты провели Анастасию Федоровну по деревне. Соседский мальчик Вася Касаткин, оказавшийся в тот момент с двумя сверстниками у избы, видел как вели мимо них учительницу. Ася узнала их. Обернувщись, она сказала им:
       – Ребята, милые…Прощайте!
       Немцы вывели Анастасию Федоровну за деревню. Там в низине, заросшей кустарником и молодыми березками, казнили ее.
       Никто из сельчан не знал, где и как погибла героическая девушка. Зима надежно укрыла ее изувеченное тело белым пушистым снегом и надежно сохранила до весны. И только весной, когда стал подтаивать снег, жительница деревни Осипова Ксения Ивановна Юдина, собирая хворост, обнаружила обнаженное тело изуродованной женщины. Это было тело Новаковой Анастасии Федоровны. Тело Аси представляло кровавое месиво. Грудь была исколота широкими ножевыми штыками, череп проломлен.
        Новакову Анастасию Федоровну с почестями похоронили в деревне Вертлине. Ее могила находится возле школы, в которой она учила деревенских детей. На ее могиле лежит мраморная плита, напоминающая людям о героическом подвиге простой сельской учительницы.

Освобождение от фашистов

Двое суток потребовалось нашим войскам, чтобы выбить фашистов из города Солнечногорска и близлежащих деревень.
        Ранним утром 11 декабря 1941г. начался мощный артиллерийский обстрел, который продолжался до поздней ночи. Фашисты, оказывая сильное сопротивление, несли большие потери в живой силе и технике. Северная часть деревни полыхала пожарищами. Зловещее пламя перебрасывалось с одного дома на другой. Фашисты методично поджигали дома, освещая тем самым вероятное направление наступления наших войск.
        В это время мы прятались в погребе, вырытом в огороде бабушки. В один из моментов возле погреба разорвался тяжелый снаряд. Посыпалась земля, погас керосиновый фонарь. Боясь прямого попадания снаряда в погреб, пришлось срочно его покинуть. Под свист трассирующих пуль, грохот рвущихся снарядов мы перебежали в дом. Остаться в нем не решились. Соседний дом уже полыхал. Сильный ветер раздувал пламя. Ясно было, что загорится и бабушкин дом.
       Собрав необходимые пожитки, запасы продуктов, укутав детей в теплые одеяла, мы и соседи направились в военный городок, надеясь надежно там укрыться. По дороге фашистов видно не было. Очевидно, они ее покинули, поняв бессмысленность сопротивления. Не было их и в военном городке. Подойдя к погребу, расположенному возле церкви, поняли, что он уже переполнен ранее ушедшими из деревни сельчанами. Выхода не было. Потеснившись, кое-как расположились в нем и мы. От большого скопления людей лед в погребе вскоре начал таять. Стало тяжело дышать. С потолка, по стенам текли струйки воды. Стало ясно, что дальше в погребе оставаться нельзя. День был на исходе. Артиллерийская канонада прекратилась. Изредка слышались автоматные очереди и винтовочные выстрелы.
        Покинув погреб, укрывавшиеся в нем люди, направились к поповскому дому. На тот момент он представлял жуткую картину. Повсюду валялись окровавленные бинты, простыни, разорванные одеяла и поломанная мебель. В печах еще тлели угли.
       Моя мама решила нас полусонных положить на кровать. Увидев какие-то провода, торчащие из-под матраса, она его откинула. Под ним лежала мина. Немцы, убегая из городка, заминировали поповский дом, в нескольких комнатах заминировали и мебель. Мама немедленно сообщила об этом деду Федору. Дед Федор вместе с другими стариками, находившимися рядом, осторожно обследовали дом, близлежащие постройки, внимательно осмотрели мебель. Несколько обнаруженных мин обезвредили и вынесли за церковь. Только после этого разрешили сельчанам размешаться. Счастье, что мама увидела провода. Не произойди этого, горя бы не миновать.
        Ранним утром следующего дня в городке появились красноармейцы. Они сообщили, что деревня освобождена и можно было вернуться по своим домам. Радости не было предела. 12-го декабря был освобожден город Солнечногорск.
13 декабря на несколько минут забежал домой мой отец. В то время он служил в авиационном полку, аэродром которого располагался возле деревни Строгино. Позже отец рассказывал, что он увидел на дороге Солнечногорск – Тимоново. Картина была страшной. Сотни немецких трупов, большое количество разбитой военной техники валялись по обеим сторонам дороги. Особенно много всего этого было на дамбе. Поспешно отступая, немцы вынуждены были двигаться в район города Солнечногорска по дамбе, насквозь простреливаемой нашими войсками со стороны деревень Загорье и Вертлино. Другого пути для отступления у них не было. С восточной стороны дамбы лежало еще слабо замерзшее озеро « Сенежское», с южной стороны – река Сестра и заболоченная низина. Дамба стала для фашистов дорогой смерти.
        Возвратившись в деревню, сельчане увидели удручающую картину. Из 60-ти домов более десятка были сожжены. Многие - изрешечены пулями и частично разрушены прямым попаданием снарядов. В центре деревни в наскоро вырытой яме валялись окоченевшие трупы фашистских солдат. Остовы печных труб, обгоревшие деревья, дымившиеся развалины и крики подавленных горем женщин заставляли содрогнуться и глубже понять цену нанесенного ущерба. Все живое замерло и попряталось. И лишь голодные собаки, очумевшие от страха, метались от одного дома к другому в поисках пищи.

Налаживание жизни

Фашисты из деревни выбиты. Возвратился мой дед и приступил к исполнению обязанностей председателя колхоза. Деревня, совсем недавно радовавшая прохожих своей ухоженностью и порядком, была осквернена и частично сожжена. Первое, что надо было сделать, это расселить и накормить погорельцев. Многих приютили родственники, часть поселили в школе, оставшихся расселили в военном городке. Труднее было с продовольствием. Но и эта проблема как-то решалась. Большая часть селян до прихода немцев надёжно спрятала продовольствие, овощи, зерно и многое другое. Такие меры были приняты и колхозом. Эти меры помогли не только выжить, но и в первую военную весну частично засеять пашни, посадить овощи и собрать урожай.
        Трудней было со второй проблемой – трупы погибших красноармейцев и немецких солдат валялись повсюду. Сильных мужских рук не было. Остались четыре старика да несколько подростков. Конюшня была пуста. Лошади, угнанные с отходом наших войск, пока не были возвращены.
Немецкое командование не особенно заботилось о захоронении своих погибших солдат. Свидетельством тому было то, что часть их трупов были свалены в наскоро вырытую в центре деревне яму. Другие – были разбросаны по всей деревне. Пришлось селянам предать их земле.
       Представьте картину – молодые женщины, наши мамы и сестры, еще полные сил бабушки, впрягшись в сани, загруженные трупами, везут их к могилам. Двенадцать погибших красноармейцев захоронили в центре деревни, в братской могиле. Немцев – в силосной яме возле свинарника. Двенадцать трупов красноармейцев погибли в скоротечном бою за деревню. Не много ли? Много! К сожалению, в начале войны в Красной Армии применялась тактика лобовых атак, используемая в Гражданской войне. Такая тактика в то время была оправданной. Она приносила успех наступающей кавалерии. В войне с фашистами, вооруженными автоматическим оружием, наступающая пехота в лобовых атаках несла большие потери. Эта тактика была запрещена лишь в 1942 году. На месте захоронения красноармейцев стоит памятник. Ежегодно в День Победы к памятнику приходят участники тех далёких событий, ветераны, местные жители, военнослужащие воинских частей. Это место заботливо сохраняется. Установлена ограда, асфальтированы дорожки, на клумбах до поздней осени цветут цветы. Берёзки, когда-то посаженные вокруг памятника, выросли и теперь надежно прикрывают могилы от палящих солнечных лучей. Небольшие стайки птиц, слетавшиеся в тенистые аллеи, нежно щебечут и поют только им понятные гимны. Здесь властвует покой и умиротворение.
         Разорение, нанесённое фашистами, не сломало дух и не ослабило воли селян наладить жизнь заново. С чего начать? Естественно – со строительства домов на месте сгоревших. Но нет! Были другие более важные задачи. Не за горами весна, а там и полевые работы. В ближайшее время власти обещали вернуть колхозный скот. Куда поставить его? Конюшня была частично разрушена. Разорвавшимся снарядом снесена крыша коровника, стойла занесены большим слоем снега. Навалившись всем народом, восстановили коровник и конюшню. Помогали все и чем могли. Дед Степан, до войны работавший конюхом и кузнецом в колхозе, вместе с дедом Захаром отремонтировали в конюшне котельную и душевую комнату. Вскоре был возвращён колхозный скот и часть лошадей. Вовремя введённый в строй скотный двор помог в ту суровую зиму сохранить животных и облегчить проведение весенне-полевых работ.
         Бежали дни, жизнь медленно налаживалась. Открылся небольшой магазинчик, в котором можно было купить хлеб, соль, керосин или взять в долг на неопределённое время. Огорчало одно – стали приходить похоронки. То в одном, то в другом доме слышался плач женщин и детей, скорбящих по потере мужа, отца, сына или брата. Одну из первых похоронок получила моя бабушка. Под Москвой погиб её сын Василий, старший брат моего отца. Перед войной он закончил академию и командовал стрелковой ротой.
        Первая военная зима была особенно трудной. При всех тех бедах, свалившихся на плечи людей, требовалось помогать фронту. Эта помощь выражалась в заготовке берёзовых дров и доставку их на железнодорожную станцию. Завизжала пила и зазвенел топор в слабых женских руках. Сводились берёзы, распиливались на метровые поленья и вывозились в деревню. Далее подростки, одетые в отцовские тулупы, переправляли их в город. Заготовка дров продолжалась весь год.
         Общее горе сплачивало людей. К осени 1942 года на месте сожжённых домов были построены новые. Строили всем колхозом, руками женщин, стариков и подростков. Большую помощь оказывал город. Его предприятия выделяли пиломатериалы, гвозди, скобы и многое другое. Столярный цех металлического завода изготовил двери и рамы. Деревня Тимоново расположена на высоком холме в пяти километрах от города Солнечногорска. Рядом реки «Сестра», «Истра» и озеро «Сенежское». Сама деревня уникальна не только по расположению, но и по планировке. Когда-то она представляла скопище убогих деревенских лачуг, беспорядочно теснившихся друг к другу. В годы советской власти деревня была построена заново и приняла современный вид. Скотные дворы, амбары были вынесены за черту деревни, вырыты три пруда, в которых разводилась рыба. Гордостью деревни была школа. Под железной крышей, обитая тёсом, утопающая в кустах сирени и вишен, она напоминала барский дом. Удивительно, что фашисты её не уничтожили, не разграбили, а лишь только осквернили. Школа долгие годы оставалась культурным центром, источником знаний для многих поколений деревенской молодёжи.
         В этом огромная заслуга её первой учительницы Ярцевой Лидии Александровны. Она до преклонного возраста передавала свои знания крестьянским детям. Местоположение деревни наложило определённые черты на жизнь и быт её жителей. Окрестности города Солнечногорска очень живописны. Здесь расположено множество санаториев и домов отдыха. Озеро «Сенежское» и огромные лесные массивы издавна привлекали сюда москвичей. В районе Солнечногорска бывали и жили известные деятели русской культуры и искусства. Среди них были А.М. Горький, поэты А.М. Майков и А. Блок, историк 18-го века В.Н. Татищев. В селе Тимоново в 1898 году жил художник И.И. Левитан. В своём письме к А.П. Чехову он писал: « Вернулся из-за границы и тотчас же приехал в деревню. Живу я здесь в великолепном месте: на берегу очень высоком громадного озера, кругом леса, а в озере кишит рыба, даже бывают крокодилы ( это для тебя, я думаю, заманчиво)…Предлагаю приехать сюда ко мне погостить. Все удобства обещаю. Привези удочки и лови себе на доброе здоровье всякую рыбину»
         Озеро Сенежское – водоём искусственный. Когда-то это было болотистое место, расположенное в ложбине равнины клинско-дмитровской гряды. Протекающие вблизи озера полноводные тогда реки натолкнули на мысль соединить реку «Москву» с Волгой. В 1825 – 1844 годах этот замысел пытались реализовать. Но осуществить проект не удалось. Тогда был сооружён канал и ряд шлюзов, а также построена плотина-дамба у северо-западного берега озера, преградившая путь реке Сестре. Так образовалось озеро «Сенежское». Позже на дамбе построили небольшую гидроэлектростанцию, которая снабжала э/энергией город Солнечногорск и близлежащие деревни. В 70-е годы 20-го столетия выше по течению реки Сестры соорудили вторую плотину, образовавшую второе озеро. Ныне оно является частной собственностью. Платная рыбалка, организованная на нём, простому труженику и заслуженному пенсионеру недоступна.
         Вот так! Наши предки, путём неимоверных усилий и множества жертв ради нашего лучшего будущего, уничтожили «Царизм», победили в Великой Отечественной Войне, из пепла возродили бедную Россию и вновь сделали её великой. И вдруг в лихие 90-е кучкой хапуг и выскочек, молчавших до поры и времени, опустили ЕЁ до состояния, когда те, кто создавал её могущество, оказались за чертой бедности.
Берег озера « Сенежское» планомерно захватывается. Вернее, давно захвачен. Просто владельцы ждут удобного времени, чтобы выгодно реализовать эти дорогие земли. В «Доме творчества художников» людей с мольбертами давно уже не видно. Зато плакат с сексуальной Русалкой открыто призывает посетить сомнительное учреждение. И что? Соответствующие органы об этом не знают? Знают! Почему мер не принимают, даже и ежу понятно. Рядом с «Домом творчества» за высокими заборами стоят элитные коттеджи, вплотную подходящие к воде. Не простой передовик труда построил такой барский дом. Не он соорудил пристань, нагло нарушив закон об охране природных водоёмов и запрете строительства любых объектов в непосредственной близости к ним. Однако кто-то строил и продолжает строить, не обращая на недовольство простых людей. Чего ждут? Революции? Она будет, если эта вакханалия будет продолжаться.
         Дом творчества художников превращён в увеселительную ночлежку. Большие прибрежные полосы земли занимают Водоканал и сомнительно действующий Рыбхоз. Понятно, что эти земли выкуплены и ждут благоприятного момента для продажи.
Два пляжа в купальный сезон не могут вместить всех желающих. Первый, расположенный у городского парка, минимально обустроен. Имеется автостоянка, лодочная станция, спортивные площадки. Но место для пляжа выбрано неудачно. Мелководье, застойная вода непонятного цвета и отвратительного запаха отпугивают многих отдыхающих. Второй пляж – полудикий. Ни туалетов, ни автостоянки. В летний период подсыпается речной песок, вручную очищается акватория пляжа от зарослей. Предусмотрительно установлены таблички «Купаться запрещается». Вот и всё. Можно было сделать больше, но не делается. Не работает Рыбхоз. Явно, что земля, занимаемая им, кем-то выкуплена. Лакомый кусок, протяжённостью свыше четырёхсот метров. Раньше Рыбхоз процветал. В любое время года не пустовали домики для рыбаков. К услугам желающих было достаточное количество лодок и рыболовных принадлежностей.
         Начальная школа давала ученикам не только знания, но и воспитывала их, приучала к труду. В трудные военные годы многих приютила, обогрела и накормила.
Возглавляла школу Лидия Александровна Ярцева. Кроме неё работали молодая учительница и техничка. Техничка убирала помещения школы, топила печи и готовила обеды. Колхоз выделял школе продукты: молоко, мясо, зерно и овощи. Многие семьи колхозников в то время нуждались в материальной помощи. Эта помощь приходила не только от колхоза, но и от добрых людей.
Очередной звонок и вот она долгожданная большая перемена. Сорвавшись с места, толкая и опережая рядом бегущих, возбуждённые стайки мальчишек и девчонок ринулись к большому обеденному столу. Тарелки, наполненные только что сваренным супом или щами, куски свеже-выпечённого хлеба ещё больше возбудили разбуженное обоняние. Наконец рассевшись, приступили к еде. И только стук ложек, да характерные звуки поглощаемой пищи нарушали временную тишину.
Четыре года учёбы в начальной школе пролетели быстро. Наступил новый, наиболее трудный этап в жизни тех, кто смог продолжить учёбу дальше. Многие такой возможности не имели. Получив начальное образование, вынуждены были помогать родителям и работать в колхозе.
          В пятый – седьмой классы приходилось ходить за четыре километра в соседнюю деревню. Прямого сообщения с этой деревней не было. Тропинка пролегала по полям и небольшому смешанному лесу.
          Вот Я – «мужичок с ноготок» упорно пробираюсь вместе с моими сверстниками в школу, которая находилась в соседней деревне. Ни четыре километра бездорожья, заболоченная низина, раскисавшая в весеннюю распутицу и осеннюю непогоду, зимняя стужа и метели, пронизывающие скудную одежку, не могли остановить нас в стремлении к знаниям. Учеба давалась мне легко. Окончив семилетку с отличием, я был рекомендован на учебу в среднюю школу. Ближайшая средняя школа была только в городе Солнечногорске, что в семи километрах от деревни. Ходить в школу приходилось одному. Транспорта не было. Деревенские сверстники, получив начальное или семилетнее образование, оставались работать на селе. Немногим удавалось закончить ПТУ. В те годы молодежь из деревни не отпускали. Не хватало рабочих рук. Трудности, пережитые за время учебы в семилетней школе, притупились или вовсе стерлись в памяти. Остались яркие воспоминания, особенно шалости, присущие тому возрасту.
          Зима. Иногда решали в школу не ходить. Трудно было уговорить на это девчонок. Тогда шли на хитрость. Выйдя из дома чуть раньше и добравшись до леса, прятались в кустах. Предрассветная темнота надежно укрывала нас. Увидев, что девчонки подходят к лесу, зажигали фитильки и, изображая волков, негромко воя, перебегали от одного кустика к другому. На девочек это действовало угрожающе. Постоят, посоветуются, но дальше идти боялись. Постояв в нерешительности двадцать – тридцать минут, они понимали, что идти в школу смысла уже не было. Вернуться домой так рано они не решались. Родители могли заподозрить в прогуле. Раскрыв нашу хитрость, они решили присоединиться к нам. Их желание было принято нами с радостью.
         Укрывшись в еловой чаще от пурги и пронизывающего ветра, мы разводили костер и запекали картофель. Сало и приготовленные на обед бутерброды, пышущий жаром картофель с большим аппетитом съедались. Отдохнув и повеселившись, неохотно возвращались домой.
         Были и другие поступки, связанные с прогулами. Вот один из них. Глубокая осень. В ночные часы случались заморозки. Мелкие водоемы протоки сковывались тонким льдом. Домашние гуси, привыкшие летом обитать в них, не покидали их и в такие дни. Свободно плавали в полыньях, вылавливая мелкую рыбешку. Зная об этом, мы пользовались случаем и удовлетворяли спящую в нас страсть к охоте и добыче пищи. Увидев отбившийся от дома выводок, вылавливали одного из гусей и удалялись в лес. Приготовить фаршированного яблоками гуся мы умели. Этому научили нас старшие товарищи.
         Рецепт прост. Подготовленная тушка гуся натирается солью, шпигуется яблоками и тушится на специальном кострище. Для этого в земле вырывается ямка и выкладывается опавшими листьями. В эту ямку закладывается тушка гуся и очищенный и слега посоленный картофель. Сверху все это укрывается листьями и небольшим слоем земли. Затем над этой искусственной духовкой разводится костер. Два часа ожидания – и кулинарный шедевр готов.
         Рассевшись вокруг собранных в кучу догоравших углей, приступали к нехитрой трапезе. Дымящиеся куски мяса, яблоки и тушеный картофель приятным ароматом возбуждали аппетит. Кипяток, заваренный листьями черной смородины или малины с мятой, разлитый в солдатские кружки, приятно обжигал губы и согревал ладони. Кто-то выкладывал краюху свежеиспеченного пшеничного хлеба. Коля Рига доставал баночку меда. Под шум разгоряченных голосов и веселых шуток незаметно опустошался нехитро сервированный стол. Помню, что все было необыкновенно вкусным. Очевидно, что свежий воздух, аромат хвойного леса и слегка уловимый запах дыма от тлевшего костра усиливали это ощущение. Даже пугливые синички, слетевшиеся к кострищу, нежно попискивая, терпеливо ожидали угощения. Иногда мышка-полевка, напуганная громкими голосами и треском ломаемых веток, осторожно выглядывала из-под валежника. Убедившись, что ей никто не угрожает, незаметно возвращалась к своей норке. И только дятел, увлеченный своей работой, не обращая на нас внимания, терпеливо стучал по стволу высохшего дерева, добывая себе корм.
         Отдохнувшие и посвежевшие, мы охотно возвращались домой в маленькие и слабо освещенные керосиновыми лампами комнаты, к желанному деревенскому уюту и теплу протопленных печей, где пахло свежеиспеченными пирогами и парным молоком, где одинокий фикус царствовал в окружении простой мебели.
         Заметных воспоминаний об учёбе в средней школе нет. Обучение было платным. Ученики, проживавшие в сельской местности, обязаны были представить справку о заработанных в летние каникулы не менее тридцати трудодней. Успехами в учёбе похвастаться не мог. Времени на выполнение домашних заданий почти не было. Учился во вторую смену. Домой возвращался в 7 – 8 часов вечера. Семь километров до школы, семь обратно. Транспорта не было. Приходилось добираться своим ходом. Придя домой, не до уроков было. Приходилось чем- то помогать маме: натаскать воды, надёргать из стога сена, принести дров.
         Обычно плохие воспоминания в памяти с годами стираются. Но что-то остается. Остались воспоминания об унижениях, которые я испытывал в те годы. Не школа их порождала, а отдельные люди, окружавшие меня. Иногда я чувствовал себя изгоем, хотел бросить учёбу и уйти работать на завод. Я проклинал ,что родился в деревне, что живу в ней и испытываю постоянное недоедание и обездоленность. Завидовал одноклассникам, живущим недалеко от школы, которым не надо было заготавливать сено для прожорливой скотины, носить воду и многое другое. Меня тошнило от запаха бутербродов, заполнявшего класс во время большой перемены. И как на зло эти розовощёкие девицы и ухоженные юноши именно в большую перемену демонстрировали свои припасы, со смаком уничтожая их. В такие минуты я со своим другом, с которым сидел за одной партой в семилетней школе, уходили подальше от этой пресыщенной толпы, доставали кусок солёного сала, чёрный хлеб, солёные огурцы и наслаждались этой трапезой.
         В трёхстах метрах от моего дома, на живописном берегу озера располагалась воинская часть. До войны там располагался летний лагерь военного училища им. Верховного Совета. В городке были зимний и летний кинотеатры, стадион. Деревенские жители этим достоянием пользоваться не могли. Городок надёжно охранялся. Только от кого и зачем? Прожекторная часть, основной задачей которой было участие в салютах, не была засекреченным объектом. Нужды офицерские семьи не испытывали. Жили в двухквартирных финских домиках. Детей школьного возраста было чуть больше десяти человек. Все они учились в городских школах. Грузовой автомобиль, крытый брезентом и оборудованный лавками, служил автобусом для перевозки школьников. Мне это счастье было недоступно. Не подвозили до города, ссылаясь на перегруженность транспорта. Обидно было до слёз. Но почему так, кто распорядился, кто проявил равнодушие и подлость, запрещая подвести до школы всего лишь ещё одного человека? Почему никто не возмутился, не настоял на том, чтобы подвозили и меня. А в кузове были и взрослые, матери тех же учеников.
         Я понимал, что не их круга я человек. Да и сам себя я стеснялся. Одет был плохо. Пальтишки не было, носил офицерскую шинель и китель, хромовые сапоги сшил деревенский сапожник дядя Вася Конев. Рубашки, брюки мама шила сама. Материал был. Те же офицерские жёны выменивали его на молоко, мясо и яйца. Дарами деревни они пользовались сполна. Но сельчан в магазин к себе не пускали.
Ходить в школу в такой форме было стыдно. Со временем привык и перестал обращать внимание на косые взгляды. Мне шёл шестнадцатый год. Одноклассницы внимания на меня не обращали. В классе были другие ребята, хорошо одетые и в меру раскрепощённые.
         В деревне я был своим. Хорошо играл на тульской гармошке. Мне купил её отец, возвратившись с фронта. Сам он играл на ней легко и красиво. В доме у нас был граммофон, купленный ещё до войны. Мама его и большое количество пластинок надёжно сохранила. Музыкой мы не были обделены. Она звучала постоянно. Отец особенно любил песни в исполнении Лидии Руслановой. С особой и мне непонятной грустью он слушал песню «..заиграли, загудели провода..». Часто вспоминая о войне, он говорил, что песни Лидии Руслановой помогали им выжить. Жаль, что тогда я не записал его рассказы. Сколько было в них правды о той войне, о тех жертвах, которые порой безразлично приносились. С какой любовью отец рассказывал о Василии Сталине, о его скромности и простоте в общении с простыми солдатами, о его боевых сражениях. Долго об этом умалчивалось и стало достоянием только сейчас.
         Окончив среднюю школу, на выпускной вечер мне не в чем было идти. Не в кителе же! Мама нашла выход. У кого- то позаимствовала костюм. Немного великоват, но другого не было. С болью смотрю на фото нашего класса. Скромно, как-то смущённо стою в верхнем ряду. Костюмчик явно не для моего плеча. Смотрю в сторону, то ли ища кого- то или сторонясь чьего-то пытливого взгляда.
С брезгливостью вспоминаю учителя физики – Тимофея Кузьмича. На выпускном экзамене он поставил мне «тройку», сопроводив во всеуслышание фразу: «Родители колхозники и тебе быть колхозником». Жестоко обидели меня эти слова. Но я сдержался и не ответил, затаив эту боль. Что унизительного в колхозниках? Благодаря им, обделённым в те годы во всём, была накормлена Страна и обеспечена Великая Победа.
        Мой отец был рабочим человеком. До войны работал в ЦАГИ механиком по авиационным двигателям. С первых дней войны и до её окончания служил в авиационном полку под командованием Василия Сталина. Награждён боевыми орденами «Великая Отечественная Война»1-ой и 2-ой степеней, медалью «За Отвагу» и многими другими медалями. .
        Моя мама до войны работала швеёй на фабрике «Большевичка». С началом войны переехала жить к маме в деревню Тимоново. Так легче было прожить, имея на руках годовалого брата и меня. Не знал Тимофей Кузьмич, что эта хрупкая и милая женщина в 32 года вынуждена была работать дояркой. Не снят был в то время кинофильм «Председатель». Посмотреть бы Тимофею Кузьмичу тот фильм, может быть поперхнулся бы на первом глотке молока. Да Бог с ним, Тимофеем Кузьмичом!
         После окончания средней школы я поступил учиться на годичные курсы судовых радистов. Эти курсы готовили специалистов на суда торгового и рыболовного флота СССР. По окончании курсов, я был направлен на работу в рыболовный совхоз, расположенный в городе Приморске Ленинградской области. Работал радистом недолго. В ноябре 1955 года был призван в армию.
  • Памятные даты


  •      

    Март 2024


    Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
    26 27 28 29 1 2 3
    4 5 6 7 8 9 10
    11 12 13 14 15 16 17
    18 19 20 21 22 23 24
    25 26 27 28 29 30 31
Труженики космоса,© 2010-2019
ОСОО "Союз ветеранов Космических войск"
Разработка и поддержка
интернет-портала - ООО "Сокол"